Записки от старости. Ироническая проза - Владимир Данилушкин

Потом убавили отопление в нашей нежаркой квартире. Руки опять стали ледяные, наступило привычное онемение. Пусть хоть хуже некуда, лишь бы привычно. Кучи снега во дворах, они до второго этажа высотой, начали неторопливо таять. Черные такие кучи – чернее чернозема. Их уже бульдозер не берет, и одна надежда на солнечные лучики. Они пробуравят.

Он лежал чернее тучи.

Помню настороженность подросшего внука, когда он увидел козу за городом, и ему сказали, что мальца кормили козьим молоком. Как он сморщился!

Недавно вычитал, что роговицу глаза наловчились делать из рога животного. Вот почему вертится и клубится образами целых два часа моя жизнь вокруг рогов. Известные детские стишки обретают новое звучание: «привезли его в больницу, он украл там роговицу…»

Поэтому Гарь, Лера и иже с ними…

– Ежи?

– Да, малыш, у тебя в жизни будет много ежей, ты их полюбишь, еже-ей.

Но однажды надоело мне в бороде ходить: жарко, лето же. Взял и побрился, а что из себя мученика строить?

Понадобилось в связи с бытовой покупкой, деньги со счета снять. А не дают. В паспорте фотка не соответствующая действительности, с бородой. А сам бритый. Что делать-то? Хоть пририсовывай. Но это, конечно, сгоряча я так подумал. Можно наклеить бороду. Иду в театр, там у меня свой человек работает на вешалке, с которой все начинается.

Можно по спецзаказу бороду изготовить, да на эту затею никаких денег не хватит. К меценату обратился, он мне в свое время деньги на издание книги жертвовал. Тот мудро поступил: одолжил из личных сбережений. Совершил я покупку, порадовал жену. Проходит месяц, и у меня на лице во всей красе свежестью играет моя собственная, не накладная, а натуральная бородка.

Пал Пална

Отсутствие боли позволяет смириться с отсутствием бессмертия

Поскользнулся. Упал. Потерял сознание. Гипс. Цемент. Железобетон. Стеновая панель. Блин. Часто произносил это слово, вот и накликал. Гололед в Магадане чуть ли не круглый год продолжается. Мало знать места повышенной опасности, ходить уметь надо. Несколько лет назад зимой пострадала женщина. У нее отчество Пална, так произносили. И зовут Павла. Упала Павла головой на улице. Едва пришла в себя, через некоторое время в собственной квартире грохнулись тем же самым местом. То ли у нее тапочки комнатные на высоком каблуке, то ли центр тяжести слишком высоко поднялся. Мода какая-то странная. Может, и путаю. Сама незамужняя, независимая, всегда на стреме и на взводе, и первая мысль в любое время суток: ай, что обо мне подумают окружающие. Якобы весь город за ней волочился, а она не могла выбрать достойного. Присмотрит кого-то себе, якобы поклонника и начинает его прессовать, отказывать в притязаниях, а тот удивляется. Не понимает, за что отшивают его, если не пришивался, и да не клеился.

Трое суток Павла пролежала недвижно, в коме. А жила одна – ни ребят, ни котят. Друзья-сослуживцы, единомышленники прознали, в форточку пролезли, оказали помощь. Нашли лилипута, который в пожарной дивизии служит. Он и пролез, открыл дверь.

Оклемалась, но остались проблемы с ориентацией – как во времени, так и в пространстве. То она Клеопатра, то Зоя Космодемьянская, то Терешкова. Стала приходить среди ночи на работу. Вроде ничего страшного, но это как посмотреть: усугубляться стало, экстрасенсорные способности обнаружились, и под горячую руку Павла вылечила двоих или троих безнадежных психопатов. Мама у нее престарелая, душу Богу отдала: вроде как судьбу задабривала: жертвуя собой, хотела дочке дать второй шанс. Больно уж хотелось ей внука понянчить. Прям бредила.

Вода камень долбит, а тут не камень, а нежный женский мозг и ковровое покрытие на деревянном полу. В конце концов, ушла к верхним людям, как говорят чукчи.

Вспоминаю с дрожью феноменальную особу, она и мне немало хорошего сделала, и вся моя семья помнит ее добро и поражается нелепости ее смерти. Да что там удивляться: где она, умная интеллектуальная кончина? Смерть всегда нелепа и противоестественна. Правда, если разобраться, и жизнь не лучше.

Я сам как раз в это время, когда она умирала, судя по записям в дневнике, блевал в раковину корейскими пельменями, с вкраплениями таблеток равновесия, на стены швыряло меня, как жирафа. Алкогольный синдром при отсутствии алкоголя. На морскую болезнь малость похоже, если учесть, что живем у моря: если с моря дует бриз, то аромат свежести доходит до нашего дома с первоначальной удалью и солью. А я ведь перед тем выступал утром на публике, гвоздички тепличные получил в подарок! Такое оставалось неотвязное ощущение, что сглазили меня, прости, Господи! Может, кто-то взял мою фотку и глаза выколол?

Даже заочно не был знаком с поклонником погибшей. Рассказывали: сильный, непокорный был атлет. Сложный, неуживчивый характер. Спортом занимался и повредил позвоночник. Она помогла восстановиться. Сама врач, невропатолог, это ее епархия. Полностью вылечить тяжелоатлета было нельзя: слишком далеко зашло. Но она упертая, характер, считай, мужской. И он стойкий и упорный вдвойне, без штанги жизни не мыслил.

Однако слишком далеко зашла борьба с обстоятельствами. Да и канцер напал, пронзил метастазами. Боль адская, невыносимая. Чтобы заглушить страдание, облил себя бензином и сжег.

Вообще-то Пална была главным врачом поликлиники в центре, рядом с магазином «Цветы» и монументом в честь великой войны, с любовным цинизмом прозванном в народе «Мозги» – за отдаленное сходство с разбитой головой. Когда-то давно здесь произошел взрыв, унесший жизнь бедолаги фермера, в прошлом взрывника золотого прииска.

Небольшая поликлиника, где лечились начальники – большие и малые. И такие придурки, как я. Все там было образцово – и врачи, и сестры. Процедуры. В конце концов, зависть населения возобладала, у всех загорелись глаза: это же нарушение демократии, когда начальников лечат лучше остальных. Поликлинику закрыли, перевели пациентов-начальников в рыбацкую поликлинику, где лечение еще лучше, а на небольших освободившихся площадях открыли травмпункт, куда валом повалили травмированные люди с поломанными руками, ногами, пробитой головой.

Когда Павла трагически окончила свои дни, многие ее пациенты поминали незаурядную женщину с непростым характером, непростой внешностью, эксцентричную, острую на язык. И тогда своя боль слегка отпустила.

В травматическом отделении пора выделить специализированный кабинет мордобоя: немало пациентов, которые «травма» произносят как «трамвай». Так для них кабинет. Некоторые стали пациентами, как говорится, не отходя от кассы. В здании, где помещается теперь травма, есть переход в стене. Загаженный и скользкий и такой же, примерно, пол, и у стен есть не только уши, но и кулаки. Надо травмпункт именем Павлы Палны назвать.

Как рыба об лед

– У меня батарейки сели.

– И ты присядь, отдохни

Было морозно, минус 35, когда наша шла домой. 18 февраля. Обморозила два пальца руки. Так обморозила, что понять не могли – обморожение или ожог.

Упала возле крыльца собственного подъезда: поскользнулась на гололеде и грохнулась со всего роста. Ее два парня подняли. Подумали, пьяная, а нет, просто убилась. Звонят снизу по мобиле, чтобы открыл дверь подъезда. У нас она на замке уже несколько лет. Ведут под руки, я у них путаюсь под ногами, как бобик.

Думал, справлюсь с раной сам, перекисью промою, есть пузырек запаянный, для внука припасали. Поднялись в квартиру – нет, перекисью не обойдешься: хлещет кровища. Из-под вязаной шапки за воротник шубки течет. Бездумно, на автомате разделась и тут же принялась одеваться. Под шапкой седые волосы, остатки пышной прически, напитанные кровью. Словно кадр из американского ужастика.

Давай-ка, быстрей в травмоотделение, благо, оно через два дома, у «Цветов». Кровь сочится, не переставая. На голове у младенцев есть родничок. Ну и здесь пульсирует родничок.

Такси вызвали, умотали голову и плечи банным полотенцем. А кровища хлещет всю дорогу до больницы. Хорошо еще, что путь не далекий.

Добрались. Стали у травматолога смотреть и обрабатывать. Рана сантиметров 8 длиной, кость черепа видна. Белая такая. Причем, меридиональное направление. Как так можно грохнуться? Это место головы невозможно задеть, если падать. Ближе к шее. Может, удар ножом?

Может, напали, хотели вытребовать выкуп, да не решились. Или что-то вспугнуло. С другой стороны, похищенная могла запросто склеить ласты. На выкуп, конечно, у нас денег нет, разве что подала бы в суд на городское начальство за свое падение, да отсудила бобла! Ну, это уж потом задние мысли пришли.

Сама не помнит, как и что. Вроде как провалилась в бездну. Следов падения на льду нет, на другой день сама осматривала, когда с перевязки вел ее пешком, решилась продышаться. Осторожно шла, и казалось мне, что лед фрезой сработан: не хочешь, да потеряешь равновесие. В сквере, где памятник, прозванный в народе «Мозги», неприятное напоминание. И меня тянет всякий раз объяснять, поскольку очевидец, как здесь взорвался фермер. Еле сдерживаюсь, чтобы не открыть рот. Пусть уж сама мыслит вслух.